Неточные совпадения
Во избежание такой неприятности я приостановился,
с намерением сделать то самое коленце, которое так красиво делал молодой
человек в первой
паре.
Молодой
человек, у которого я отбил даму, танцевал мазурку
в первой
паре. Он вскочил
с своего места, держа даму за руку, и вместо того, чтобы делать pas de Basques, [па-де-баск — старинное па мазурки (фр.).] которым нас учила Мими, просто побежал вперед; добежав до угла, приостановился, раздвинул ноги, стукнул каблуком, повернулся и, припрыгивая, побежал дальше.
Заходило солнце, снег на памятнике царя сверкал рубинами, быстро шли гимназистки и гимназисты
с коньками
в руках; проехали сани, запряженные
парой серых лошадей; лошади были покрыты голубой сеткой,
в санях сидел большой военный
человек, два полицейских скакали за ним, черные кони блестели, точно начищенные ваксой.
В пустоватой комнате голоса звучали неестественно громко и сердито,
люди сидели вокруг стола, но разобщенно, разбитые на группки по два, по три
человека. На столе
в облаке
пара большой самовар, слышен запах углей, чай порывисто, угловато разливает черноволосая женщина
с большим жестким лицом, и кажется, что это от нее исходит запах углекислого газа.
В коляске, запряженной
парой черных зверей, ноги которых работали, точно рычаги фантастической машины, проехала Алина Телепнева, рядом
с нею — Лютов, а напротив них, под спиною кучера, размахивал рукою толстый
человек, похожий на пожарного.
В голове гроба — лысый толстый
человек, одетый
в два пальто, одно — летнее, длинное, а сверх него — коротенькое, по колена;
в паре с ним — типичный московский мещанин, сухощавый,
в поддевке,
с растрепанной бородкой и головой яйцом.
Вот она заговорила, но
в топоте и шуме голосов ее голос был не слышен, а круг снова разрывался,
люди, отлетая
в сторону, шлепались на пол
с мягким звуком, точно подушки, и лежали неподвижно; некоторые, отскакивая, вертелись одиноко и
парами, но все падали один за другим или, протянув руки вперед, точно слепцы, пошатываясь, отходили
в сторону и там тоже бессильно валились
с ног, точно подрубленные.
— Не знаю, — ответил Самгин, следя, как мимо двери стремительно мелькают цветисто одетые
люди, а двойники их, скользнув по зеркалу, поглощаются серебряной пустотой. Подскакивая на коротеньких ножках, пронеслась Любаша
в паре с Гансом Саксом, за нею китаец промчал Татьяну.
Разгорался спор, как и ожидал Самгин. Экипажей и красивых женщин становилось как будто все больше. Обогнала
пара крупных, рыжих лошадей,
в коляске сидели, смеясь, две женщины, против них тучный, лысый
человек с седыми усами; приподняв над головою цилиндр, он говорил что-то, обращаясь к толпе, надувал красные щеки, смешно двигал усами, ему аплодировали. Подул ветер и, смешав говор, смех, аплодисменты, фырканье лошадей, придал шуму хоровую силу.
Идти было неудобно и тяжело, снег набивался
в галоши, лошади, покрытые черной попоной, шагали быстро, отравляя воздух
паром дыхания и кисловатым запахом пота, хрустел снег под колесами катафалка и под ногами четырех
человек в цилиндрах,
в каких-то мантиях
с капюшонами,
с горящими свечами
в руках.
Ужели это то солнце, которое светит у нас? Я вспомнил косвенные, бледные лучи, потухающие на березах и соснах, остывшие
с последним лучом нивы, влажный
пар засыпающих полей, бледный след заката на небе, борьбу дремоты
с дрожью
в сумерки и мертвый сон
в ночи усталого
человека — и мне вдруг захотелось туда,
в ту милую страну, где… похолоднее.
Если днем все улицы были запружены народом, то теперь все эти тысячи
людей сгрудились
в домах,
с улицы широкая ярмарочная волна хлынула под гостеприимные кровли. Везде виднелись огни;
в окнах, сквозь ледяные узоры, мелькали неясные человеческие силуэты; из отворявшихся дверей вырывались белые клубы
пара, вынося
с собою смутный гул бушевавшего ярмарочного моря. Откуда-то доносились звуки визгливой музыки и обрывки пьяной горластой песни.
Когда стемнело,
с моря ветром опять нанесло туман. Конденсация
пара была так велика, что влага непосредственно из воздуха оседала на землю мелкой изморосью. Туман был так густ, что
в нескольких шагах нельзя было рассмотреть
человека.
В такой сырости не хочется долго сидеть у огня.
Сосед мой,
в свеженькой коломянковой
паре, шляпе калабрийского разбойника и шотландском шарфике, завязанном «неглиже
с отвагой, а-ля черт меня побери», был
человек с легкой проседью на висках и
с бритым актерским лицом.
Молодежь радостно встретила нового союзника. Артиллерист прибавил, что ядро, остановленное
в своем полете, развивает огромную теплоту. При остановке земли даже алмазы мгновенно обратились бы
в пары… Мир
с треском распылился бы
в междупланетном пространстве… И все из-за слова одного
человека в незаметном уголке мира…
Подобралась дружная ватага: десятилетний сын нищей мордовки Санька Вяхирь, мальчик милый, нежный и всегда спокойно веселый; безродный Кострома, вихрастый, костлявый,
с огромными черными глазами, — он впоследствии, тринадцати лет, удавился
в колонии малолетних преступников, куда попал за кражу
пары голубей; татарчонок Хаби, двенадцатилетний силач, простодушный и добрый; тупоносый Язь, сын кладбищенского сторожа и могильщика, мальчик лет восьми, молчаливый, как рыба, страдавший «черной немочью», а самым старшим по возрасту был сын портнихи-вдовы Гришка Чурка,
человек рассудительный, справедливый и страстный кулачный боец; все —
люди с одной улицы.
Крыша мастерской уже провалилась; торчали
в небо тонкие жерди стропил, курясь дымом, сверкая золотом углей; внутри постройки
с воем и треском взрывались зеленые, синие, красные вихри, пламя снопами выкидывалось на двор, на
людей, толпившихся пред огромным костром, кидая
в него снег лопатами.
В огне яростно кипели котлы, густым облаком поднимался
пар и дым, странные запахи носились по двору, выжимая слезы из глаз; я выбрался из-под крыльца и попал под ноги бабушке.
Дрофу
в одиночку и даже
в паре заездить, как говорят охотники, то есть, увидав их издали, начать ездить кругом; сначала круги давать большие, а потом
с каждым разом их уменьшать; дрофа не станет нажидать на себя
человека и сейчас пойдет прочь, но как везде будет встречать того же, все ближе подъезжающего охотника, то, походя взад и вперед, ляжет
в какую-нибудь ямку, хотя бы
в ней негде было спрятать одной ее головы:
в этом глупом положении, вытянув шею и выставив напоказ все свое объемистое тело, подпускает она охотника довольно близко.
«Банный день» справлялся у Зыковых по старине: прежде, когда не было зятя, первыми шли
в баню старики, чтобы воспользоваться самым дорогим первым
паром, за стариками шел Яша
с женой, а после всех остальная чадь, то есть девки, которые вообще за
людей не считались.
Из толпы
людей, проходивших мимо этой
пары, многие отвешивали ей низкие поклоны. Кланялись и старики, и кремлевские псаломщики, и проходивший казанский протопоп, и щеголеватый комми
с Кузнецкого моста, и толстый хозяин трех лавок из Охотного ряда, и университетский студент
в ветхих панталонах
с обитыми низками и
в зимнем пальто, подбитом весенним ветром.
Уж на третий день, совсем по другой дороге, ехал мужик из Кудрина; ехал он
с зверовой собакой, собака и причуяла что-то недалеко от дороги и начала лапами снег разгребать; мужик был охотник, остановил лошадь и подошел посмотреть, что тут такое есть; и видит, что собака выкопала нору, что оттуда
пар идет; вот и принялся он разгребать, и видит, что внутри пустое место, ровно медвежья берлога, и видит, что
в ней
человек лежит, спит, и что кругом его все обтаяло; он знал про Арефья и догадался, что это он.
— Monsieur Живин очень умный
человек, но ужасный бука, — начала Юлия, становясь
с Вихровым
в паре и вместе
с тем поправляя у себя на руке браслет.
Следом за мальчиком выбежало еще шесть
человек: две женщины
в фартуках; старый толстый лакей во фраке, без усов и без бороды, но
с длинными седыми бакенбардами; сухопарая, рыжая, красноносая девица
в синем клетчатом платье; молодая, болезненного вида, но очень красивая дама
в кружевном голубом капоте и, наконец, толстый лысый господин
в чесунчевой
паре и
в золотых очках.
Полилась
с хор музыка, и
пары полетели одна за другой, смешавшись
в цветочный вихрь, где
людей из-за волновавшейся разноцветной материи трудно было различить.
Сзади нее, выглядывая из-за ее плеча, стоял рослый молодой
человек в светлой
паре,
с надменным лицом и
с усами вверх, как у императора Вильгельма, даже похожий несколько на Вильгельма.
Когда Калинович, облекшись предварительно тоже
в новое и очень хорошее белье, надел фрачную
пару с высокоприличным при ней жилетом, то, посмотревшись
в зеркало, почувствовал себя, без преувеличения, как бы обновленным
человеком; самый опытный глаз, при этой наружности, не заметил бы
в нем ничего провинциального: довольно уже редкие волосы, бледного цвета,
с желтоватым отливом лицо; худощавый, стройный стан; приличные манеры — словом, как будто
с детских еще лет водили его
в живописных кафтанчиках гулять по Невскому, учили потом танцевать чрез посредство какого-нибудь мсье Пьеро, а потом отдали
в университет не столько для умственного образования, сколько для усовершенствования
в хороших манерах, чего, как мы знаем, совершенно не было, но что вложено
в него было самой уж, видно, природой.
— Надеюсь, это не дурно: лучше, чем выскочить из колеи, бухнуть
в ров, как ты теперь, и не уметь встать на ноги.
Пар!
пар! да пар-то, вот видишь, делает
человеку честь.
В этой выдумке присутствует начало, которое нас
с тобой делает
людьми, а умереть
с горя может и животное. Были примеры, что собаки умирали на могиле господ своих или задыхались от радости после долгой разлуки. Что ж это за заслуга? А ты думал: ты особое существо, высшего разряда, необыкновенный
человек…
Клавская действительно прежде ужасно кокетничала
с молодыми
людьми, но последнее время вдруг перестала совершенно обращать на них внимание; кроме того, и во внешней ее обстановке произошла большая перемена: прежде она обыкновенно выезжала
в общество
с кем-нибудь из своих родных или знакомых,
в туалете, хоть и кокетливом, но очень небогатом, а теперь, напротив, что ни бал, то на ней было новое и дорогое платье; каждое утро она каталась
в своем собственном экипаже на
паре серых
с яблоками жеребцов,
с кучером, кафтан которого кругом был опушен котиком.
Но раньше, чем лошадь достигла его, он перенёсся
в баню, где
с каменки удушливо растекался жгучий
пар хлебного кваса, а рядом
с ним на мокром полу сидел весь
в язвах
человек с лицом Дроздова, дёргал себя за усы и говорил жутким голосом...
Грустная тень давно слетела
с лица молодых. Они были совершенно счастливы. Добрые
люди не могли смотреть на них без удовольствия, и часто повторялись слова: «какая прекрасная
пара!» Через неделю молодые собирались ехать
в Багрово, куда сестры Алексея Степаныча уехали через три дня после свадьбы. Софья Николавна написала
с ними ласковое письмо к старикам.
Как раз против нас к станции подъехала
пара в фаэтоне, и из него вышли два восточных
человека, один
в интендантском сюртуке
с капитанскими погонами, а другой штатский.
Нунча
в двадцать три года осталась вдовою
с пятилетней дочерью на руках,
с парой ослов, огородом и тележкой, — веселому
человеку не много нужно, и для нее этого вполне достаточно. Работать она умела, охотников помочь ей было много; когда же у нее не хватало денег, чтоб заплатить за труд, — она платила смехом, песнями и всем другим, что всегда дороже денег.
Пёстрой, шумной волной текла жизнь вокруг, он плыл
в этой волне свободно и легко, толкался на базарах, заходил
в трактиры, важно спрашивал себе
пару чая и пил его
с белым хлебом долго, солидно, — как
человек, знающий себе цену.
А как только гости вслед за княгинею
парами в зал вступят и сядут, он молча глаз
человеку сделает, тот сейчас крышку
с чаши долой, а он и начнет большою ложкой разливать…
Мимо меня прошла
пара стройных, мускулистых
людей с упрямыми лицами; цепь девушек, колеблющихся и легких, — быстрой походкой,
с цветами
в волосах и сверкающими нитями вокруг тонкой шеи.
— И ведь, поди ж ты, что выдумали! — говорил Василий, которого я видеть не мог, но слышал весьма явственно; он, вероятно, сидел тут же, возле окна,
с товарищем, за
парой чая — и, как это часто случается
с людьми в запертом покое, говорил громко, не подозревая, что каждый прохожий на улице слышит каждое слово. — Что выдумали? Зарыли их
в землю!
Пётру Артамонову показалось, что он даже не сразу узнал сына, когда вошёл
в комнату высокий, стройный
человек в серой, лёгкой
паре,
с заметными усами на исхудавшем, смугловатом лице. Яков, широкий и толстый,
в блузе гимназиста, был больше похож на себя. Сыновья вежливо поздоровались, сели.
Втиснутый
в металлический футляр, имея свободными только руки, Трама был лишен возможности передвигаться по дну собственными средствами. Он только приказывал по телефону, чтобы его перемещали вместе
с паромом вперед, передвигали лебедкой
в стороны, поднимали вверх и опускали. Не отрываясь от телефонной трубки, Рестуччи повторял его приказания спокойно и повелительно, и казалось, что
паром, лебедка и все машины приводились
в движение волей невидимого, таинственного подводного
человека.
Нил. Я умею оттолкнуть от себя
в сторону всю эту канитель. И скоро — оттолкну решительно, навсегда… Переведусь
в монтеры,
в депо… Надоело мне ездить по ночам
с товарными поездами! Еще если б
с пассажирскими!
С курьерским, например, — фьить! Режь воздух! Мчись на всех
парах! А тут — ползешь
с кочегаром… скука! Я люблю быть на
людях…
В первую
пару сел, как оно и следовало ожидать, молодой
человек, распорядитель.
С каким лицом он начал мазурку, как поволок за собой свою даму, как ударял притом ножкой
в пол и вздергивал головой — описать всё это едва ли не выше пера человеческого.
Вавилову нравилось и то, как Петунников говорил
с ним: просто,
с дружескими нотками
в голосе, без всякого барства, как со своим братом, хотя Вавилов понимал, что он, солдат, не
пара этому
человеку.
Квартальническое место, хотя и не очень высокое, несмотря на то, что составляло первую ступень ниже городничего, было, однако, довольно выгодно, если только
человек, его занимающий, хорошо умел стащить
с каждого воза полено дров,
пару бураков или кочан капусты; но если он не умел этого, то ему было бы плохо, так как казенного жалованья по этой четвертой
в государстве должности полагалось всего десять рублей ассигнациями
в месяц, то есть около двух рублей восьмидесяти пяти копеек по нынешнему счету.
Поэтому, не отвечая ни слова на саркастические замечания товарища,
в другое время относившегося к
людям с большим добродушием и снисходительностью, я сошел
с сеновала и направился к лошадям. Они ходили
в загородке и то и дело поворачивались к воде, над которой, выжатая утренним холодком, висела тонкая пленка тумана. Утки опять сидели кучками на середине озера. По временам они прилетали
парами с дальней реки и, шлепнувшись у противоположного берега, продолжали здесь свои ночные мистерии…
Взмыленный конь и запыленный гонец всполошили болдухинскую дворню; все подумали: «Уж не случилось ли какого несчастья?» Но когда узнали, что такая скакотня будет происходить каждый день и что к вечеру приедет другой курьер
с парою заводских лошадей для того, чтобы лошади и
люди могли переменяться, то все подивились только затеям молодого барина и еще более утвердились
в мысли, что он нареченный жених их барышни.
Вишь, староста приехал, да обоз
с дровами, что ли, пришел, так он и пошел
в трактир принимать; самый вредный
человек и преалчный, никакой совести нет, чаю
пары две выпьет
с французской водкой как следует, да потребует бутылку белого, рыбы, икры; как чрево выносит, небось седьмой десяток живет, да ведь что, матушка, какой неочестливый, и сына-то своего приведет, и того угощай.
Большой мыс, белый от снега, вдавался
с той стороны
в темную полосу реки. На этом мысу чернели какие-то пятнышки, которые я сначала принял за разбросанные по берегу камни. Но теперь было заметно, что они шевелятся… На середине реки тоже осторожно пробирались между льдинами какие-то темные щепки. Это были два плота или
парома. Зоркие глаза ямщиков различали
людей и оленей.
Дождь лил весь день, и это был самый холодный и мрачный дождь, какой-то даже грозный дождь, я это помню,
с явной враждебностью к
людям, а тут вдруг,
в одиннадцатом часу, перестал, и началась страшная сырость, сырее и холоднее, чем когда дождь шел, и ото всего шел какой-то
пар, от каждого камня на улице, и из каждого переулка, если заглянуть
в него
в самую глубь, подальше
с улицы.
Тит Титыч. Не твое дело. Я мальчишкой из деревни привезен, на все четыре стороны без копейки пущен; а вот нажил себе капитал и других устроил. Хороший
человек нигде не пропадет, а дурного и не жаль. Слушай ты, Андрей, вели заложить
пару вороных
в коляску, оденься хорошенько, возьми мать
с собой да поезжай к учителю, проси, чтоб дочь отдал за тебя. Он
человек хороший.
Иван Вианорыч степенно двигался по деревянному тротуару, часто и внушительно постукивая большими кожаными калошами. На Дворянской его обогнал десяток гимназистов разного возраста. Они шли
парами, громко смеясь и сталкивая друг друга
с помоста
в снег. Сзади шагал долговязый молодой учитель
в синих очках,
с козлиной черной бородкой;
в зубах у него была папироса. Проходя мимо Наседкина, учитель поглядел ему прямо
в лицо тем открытым, дружеским взглядом, которым так славно смотрят весной очень молодые
люди.
Дня через два после того к дому Сергея Андреича Колышкина подъехала извозчичья коляска, запряженная
парой добрых коней.
В ней сидел высокий молодой
человек в новеньком
с иголочки пальто и
в круглой шелковой шляпе. Если б коляска заехала
в деревню Поромову да остановилась перед избой Трифона Лохматого, не узнать бы ему родного детища.